ОРУЖИЕ

 Два старика сидели рядом на одной из скамеек, окружавших небольшой цветник у входа на аэродром.

 Знаете, вздохнул один из них, глядя на пассажиров, поднимавшихся в ТУ-104, - я, сколько ни летал уже, каждый раз не могу поверить, что такая громада поднимется в воздух. Это же настоящий дом. То ли дело были первые самолеты - легкие, как стрекозы.

 Он прикрылся от солнца газетой и с сомнением покачал головой. На вид ему было лет семьдесят, но рядом со вторым стариком он выглядел почти молоденьким. Тот был старик, так старик - с седой бородой и бровями, в очках и старинной шляпе, плетенной из соломки.

 Первые самолеты? строго переспросил он. - Что вы можете знать о первых самолетах? Вы ведь тогда под стол пешком ходили.

 Он оперся обеими руками на палку и грозно посмотрел на своего собеседника сверху вниз. Но тот, видимо, уже привык и к грозным взглядам, и к ворчливому тону. Он ничуть не смутился и начал быстро перечислять:

- Ничего подобного. Первый полет Блерио через Ла-Манш - это уже на моей памяти, так? Самолеты Фармана, Делагранжа, братьев Райт - верно? А знаменитый Лилиенталь? А этот как его звали? этот неугомонный бразилец, о котором говорил весь Париж?

- Сантос-Дюмон?

- Да, именно. Вы тоже помните его?

- Помню ли я Сантос-Дюмона? Да я был знаком с ним.

- Неужели?

- Ну, не с ним самим, конечно, но с его главным механиком. Мы распили однажды бутылочку красного. Зато мне довелось своими глазами увидеть такое... такое...

- Что же именно?

- А мы не опоздаем?

- Нет, посадку обьявят по радио.

- Тогда слушайте. Жили мы тогда на даче в Красном Селе под Петербургом. Было мне лет семь, а сейчас девяносто два. Вот и считайте, когда это было. На помню я отчетливо, как сейчас: лето, день теплый, но пасмурный. Мы с деревенскими мальчишками прячемся в овраге - только головы торчат. Глядим. Перед нами военное поле. Ходить туда нам не велено, да мы и сами боимся. Вдруг взорвется - мало ли что. Но уж очень интересно. Какая-то невиданная машина стоит там метрах в ста от нас. Сверху труба и две коротенькие мачты с натянутыми тросами. Снизу колеса. Посредине лодка, но паруса у нее не на мачтах, а словно положены с двух сторон. И поблескивают - видно, что не из материи. Да и вообще на паруса мало похоже - скорее на крылья. Еще спереди и сзади лодки какие-то крестовины. Да... Люди вокруг суетятся, что-то делают. Потом один махнул рукой и сразу - трах-тах-тах! Застучало. Дымок из трубы повалил, но не паровозный, а такой легкий. Крестовины завертелись, и вдруг!.. Нам так показалось, будто это чудище вырвалось от людей, отбросило их ветром, а само понеслось вперед, понеслось... Видно, там рельсы были оно несется по ним все быстрее, быстрее, и можете себе представить...

- Неужели взлетело? всплеснул руками старичок с газетой.

- Нет, к сожалению. Подскочило немного, но тут же накренилось набок и рухнуло. Скрежет при этом раздался такой, что мы все в овраг попрятались, а когда выглянули...

- Объявляется посадка на самолет, следующий рейсом... - раздалось из репродуктора.

- Ага, это наш,- сказал рассказчик, поднимаясь со скамейки.

- Так что же это была за машина?

- Еще не догадались? Ну вот, видите, а беретесь рассуждать о первых самолетах.

А. Ф. Можайский (1825 - 1890)

 Дорога шла через поле ржи. Тройка лошадей, запряженных в телегу, неслась по ней во весь дух. Сзади на буксире был привязан большой воздушный змей. Встречный ветер подхватывал его - змей поднимался. Вместе со змеем поднимался и человек. Он держался за привязанную к змею веревку и некоторое время летел по воздуху. Старухи из окрестных деревень глядели в сторону дороги и крестились. Однажды змей перевернулся в полете и рухнул в рожь. Человек упал вместе с ним и сломал ногу. Потом нога зажила, змей был починен, усовершенствован, и полеты продолжались.

 Ко времени опытов со змеем Александру Федоровичу Можайскому, отставному капитан-лейтенанту российского флота, исполнилось пятьдесят лет. В этом возрасте люди обычно начинают ценить покой. Можайский знал, что покоя у него не будет до конца жизни. Ибо дело, которому он посвятил себя, было таким дерзновенным и беспримерным, что требовало от человека всех его сил.

 Он хотел построить самолет.

 Аэродинам, как тогда говорили.

 Машину, которая сможет лететь по воздуху с человеком на борту.

 Как строить такую машину, никто не знал. Многие вообще не верили, что это возможно. Машина тяжелее воздуха? Люди до сих пор не могут научиться управлять воздушным шаром, а вы хотите приделать крылышки к паровой машине и взлететь? Прожекты. Фантазии. Какие у вас доказательства, что это осуществимо? Не думаете же вы, что кто-нибудь даст вам денег, рабочих и оборудование на осуществление несбыточной мечты?

 Доказательства действительно были нужны.

 Пятнадцать лет потратил Можайский на предварительную работу. Он прочел все, что было написано к тому времени о воздухоплавании, испытал десятки вариантов конструкций; крыло, винт, руль, шасси - все надо было придумывать самому, конструировать, изготавливать, проверять. Пятнадцать лет напряженного труда - и вот результат. О нет, еще не самолет - всего лишь маленькая модель.

 Но она летает!

 Раз за разом поднимается она под купол петербургского манежа и носится там, пока не кончится завод пружины. Ей даже по силам поднять в воздух небольшой груз - офицерский кортик.

 Об экспериментах Можайского сообщил «Кронштадтский вестник». Специальная комиссия, в которую входил Дмитрий Иванович Менделеев, познакомившись с работами изобретателя, постановила выдать ему для дальнейших исследований немалую по тем временам сумму - три тысячи рублей. Успех, признание, поддержка все это, конечно, придает сил. Но если на путь, приведший лишь к созданию модели, ушло пятнадцать лет, сколько же времени нужно на то, чтобы сконструировать и построить настоящий самолет? Ведь для этого требовалось рассчитать и вычертить специальные двигатели; найти фирму, которая взялась бы их изготовить; провести десятки экспериментов с крыльями и винтами; разработать систему управления рулями, технику взлета и посадки; предусмотреть тысячу мелочей, каждая из которых могла оказаться для машины роковой; и при этом без конца околачивать пороги министерств, всевозможных комитетов и комиссий, добиваясь внимания к своему проекту, доказывая важность его и «пользу для отечества», терпеть бесконечные унижения, отказы, испытывать вечный недостаток средств, истратить собственные сбережения, залезть в долги...

 Несмотря на все это, самолет Можайского был создан за шесть лет и летом 1882 года испытан на военном поле в Красном Селе.

 Чем кончились испытания, мы уже знаем из рассказа старика в соломенной шляпе.

Самолет Можайского

 Первый опыт и не мог быть удачным. Дело было настолько новым и небывалым, что все элементы машины: двигатель, винт, крыло все нуждалось в длительной и упорной доводке. Можайский провел новые расчеты, заказал на Обуховском заводе новые двигатели, пытался провести еще несколько опытов, но силы его иссякли. Он умер в 1890 году в возрасте шестидесяти пяти лет.

Самолет Максима

 В эти же годы опыты по созданию летающих машин шли и в других странах. Но, в отличие от Можайского, английскому изобретателю Хайрему Максиму не приходилось выпрашивать деньги и экономить каждый грош. Пушечный король, создатель первого в мире пулемета, владелец заводов и мастерских, он мог не стесняться в средствах. Построенный им самолет был размером с двухэтажный дом. Паровая машина мощностью в 360 лошадиных сил, несколько слоев крыльев, огромные пропеллеры - все это весило три с половиной тонны и катилось по рельсам длиною в полкилометра. Сверху над колесами шли другие рельсы - они должны были удерживать самолет от преждевременного взлета. Такая остроумная конструкция позволяла еще на земле проверить способность машины оторваться от земли. Но во время одного из опытов подъемная сила крыльев настолько превысила вес машины, что верхние рельсы сломались, гигант рухнул набок и разрушился. Подсчитав расходы и обнаружив, что на проект уже истрачено полмиллиона, Максим решил больше не рисковать и вернулся к спокойному делу - производству пушек и пулеметов.

Самолет Адера

 Знаменитый французский инженер Клеман Адер истратил на создание своего самолета еще больше - полтора миллиона. Но зато его «Эол II» поднимался над гладким треком и пролетал пятьдесят, а иногда и девяносто метров. Крылья аппарата могли складываться и расправляться, как у летучей мыши. Самолетом Адера заинтересовалось военное министерство Франции, которое и согласилось финансировать дальнейшие работы. Построенный на деньги военных «Авион-III» был испытан в 1897 году в присутствии специальной комиссии.

«Авион-III»

 День был очень ветреный, но пятидесятишестилетний Адер все же решил не откладывать испытаний. «Авион», с трудом преодолевая сопротивление ветра, совершил большой разбег. Колеса его при этом несколько раз отрывались от земли, но вдруг сильный порыв ветра повалил машину, ударил о землю и превратил ее в кучу обломков. Комиссия молча удалилась, и больше Адер не получил ни франка от военного министерства. В отчаянии он разрушил два из своих аппаратов. Последний же аппарат уцелел, он сохранился до наших дней, и теперь французы с гордостью показывают его как первую машину тяжелее воздуха, которая смогла взлететь. Сам Адер оставил самолеты, занялся автомобилями, сделал много ценных изобретений и, дожив до глубокой старости, увидел первые шаги авиации.

 Кто-нибудь может спросить: да что такого сделали Можайский, Адер и им подобные, чтобы мы до сих пор чтили их память? Ведь по сути дела они потерпели явную неудачу, проекты их оказались неудовлетворительными, а самолеты так и не смогли взлететь. Но в технике и отрицательный результат эксперимента значит очень много. Для того чтобы достигнуть успеха, изобретатель должен пройти длинный путь, на котором неудачи могут довести до отчаяния. Если же поставленная задача слишком грандиозна, путь оказывается таким долгим, что жизни одного человека и не может хватить на него. Лишь усилия многих людей, самозабвенно отдающих себя избранному делу, готовых идти до конца, могут дать возможность кому-то одному, кто учтет весь их опыт, все открытия и все заблуждения, достичь наконец желанной цели. И поэтому слава, которой окружено имя Можайского в России, Адера - во Франции, Лэнглея - в Америке, Кресса - в Австрии, - это искреннее и заслуженное признание потомков, поднявшихся, наконец, в бескрайние просторы пятого океана. И если когда-нибудь большие самолеты решат назвать не по номерам, а именами пионеров воздухоплавания, это будет вполне справедливо.